Безумие всегда рядом, грань никогда не бывает достаточно прочной – её всегда еле ощущаешь, ее как будто нет. А если безумие в том – что ты её видишь? Чувствуешь всей кожей, как она проходит сквозь тебя: ты еще не достаточно безумен, но и далек от нормы.
Где – норма? Почему мы все ещё употребляем это слово, даже выйдя на поле? Даже будучи выбранными для битвы, в которой нам нечего защищать? Мы пушечное мясо, которое размазывают по экранам телевизоров, мы кролики для ручного удава организаторов.
Разве у кроликов есть норма?
Когда все началось, у меня была возможность как-то контролировать происходящее: я ложилась спать на свои жалкие 2 часа между сменами (мы с Дейвом все время сменяли друг друга, скорее, чтобы чувствовать себя в безопасности, чем чтобы реально обеспечивать ее, но это успокаивало) и представляла, что возвращаюсь домой. Не победителем и не проигравшей (не знаю, что хуже), просто возвращаюсь. Обнимаю маму, брата. Выхожу гулять по ночам. Эта жизнь, такая бессмысленная и жалкая для организаторов, мне дороже любой победы. Я знаю, что моим родным страшно – и мне страшно, что им страшно. А им – что мне. И мне, снова, - что им. Я путаюсь, а страх растет.
И я стала забывать. Забывать – самое страшное. Сейчас я уже не помню лица матери и потому боюсь даже пытаться его вспомнить. Иногда во сне слышу смех сестры. А когда просыпаюсь – это шелестит листва. Я больше ни в чем не уверена.
Дейв говорит, что мы можем продержаться до конца. Но он не видит того, что вижу я: каждый раз выходя на поле, каждый раз, когда мне нужно драться с кем-то, кромсать его или – я сжимаюсь при мысли об этом, - применять свои силы, я вижу, как тонкая линия безумия отрезает от меня еще кусочек.

Кажется, скоро конец. Я теряю силы, и Дейв злится. Он пытается скрывать от меня это, но я его пара, я чувствую, даже когда он голоден. А уж боль, страх, отчаяние. Он храбрится. И мне стыдно, теперь я тащу его за собой. И я теряю силы. Я теряю память. Не уверена, что у меня ещё есть способности.
Вчера Дейв тащил меня на себе, когда меня ранили. Я слышала бешеный бой в его груди. Погружаясь в сон, я видела, как в его сердце идет война – и гремят пушки. Бум-бум-бум. Гремят пушки. Бум-бум-бум. Гремят пушки…
А у меня – тишина. Но это не мир, не покой. На минуту, когда мое сердце встало, во мне все похолодело. А может, мне просто показалось. Но во мне плескалось безумие. Море безумия, безумное море. Я – бутылка для безумия, безумие – мое послание, бумажка с каракулей, которую в меня запихнули, чтобы быть найденными. Бульк. Бульк. Фшшшш…
Я очнулась, когда поняла, что рыдаю. И снова провалилась в свои ледяные воды. И там я – одна.
В детстве отец использовал свои способности, чтобы рассказывать мне и моим сестрам сказки: персонажи оживали, отыгрывали свое, укладывали нас спать и растворялись. Если не считать того, что у меня не было сестер… воспоминание почти идеально. Потом я вспоминаю, что у меня не было отца…
Почему у меня не было отца?
Сегодня я назвала Дейва Крисом (Джеком?). Крисом, наверное, звали моего брата.
Безумие ждет, когда сможет похрустеть моими пальцами на десерт. Если бы я могла отпустить Дейва…. Если бы я могла все вернуть назад…
И гремят пушки. В его сердце разрываются снаряды.
Прости меня, Дейв.

Лица победителей светятся от счастья. Мы здесь только для того, чтобы толпа могла посмотреть, как это плохо – проигрывать. На Дейве все мои раны, он защищал меня собой каждую секунду. Я сползаю вниз, он меня подхватывает и снова взваливает на себя. Если бы я могла любить – я бы любила его.
Если бы наши жизни сложились иначе, может… и мы бы сложились. Как монополия пазлл.
Дейв, если ты меня вспомнишь потом и прослучитаешь это, прочти еще раз эту строчку: в другом мире я бы любила тебя. И сейчас – я почти люблю. За все, что ты для меня сделал, несмотря ни на что. За все. Несмотря ни на что.
Единственное, что я сейчас помню: что Дейв хороший, что меня зовут Лиза Дженнифер Катарина Кейт. И что завтра я умру.
Я уверена, что не выживу. А если выживу – кто я теперь? Я заикаюсь. Я плачу без причин. Я разговариваю с теми, кого никто не видит.
Море – брррбульк, потом пшшш. Я вижу, как мое тело выносит на берег.
Вчера приходил старик, сказал, что они ждут меня в комнате для переговоров. Я была уверена, что знаю, где это, и пошла за ним. Когда меня нашли, я была на крыше и играла в классики с мальчиком, которого – наверное, - видела когда-то во сне. Мальчика звали Пит. И мы смеялись. И мы смеялись.
Завтра мне введут инъекцию.